Существует множество других примеров. Так, в 1980-е годы я работала экономистом в Казначействе, и мне дали задание написать краткое и ясное объяснение термина «производные финансовые инструменты (деривативы)», настолько краткое и ясное, чтобы его смогли понять министры. Рынок деривативов в то время был небольшим, но финансовые рынки Лондона скоро подлежали дерегулированию (снятие разного рода ограничений, в т. ч. контроля за ценами, - Прим.ред.), и деривативы казались очевидным сектором будущего роста, как это уже произошло на рынках Нью-Йорка. Но в Великобритании торговлей деривативами занимались лишь несколько человек. За 10 лет их число возросло до многих тысяч. Однако сейчас эта торговля автоматизируется, поэтому их количество в течение ближайших десяти лет может снова сократиться до нескольких сотен.
По сути, столь широкомасштабное создание и уничтожение рабочих мест является главной чертой капиталистической экономики. В США каждый год один из двенадцати американцев меняет работу, а показатели текучести рабочей силы такие же, как и в Европе. Великобритания единственная европейская страна, в которой показатели текучести рабочей силы несколько ниже, хотя даже здесь 2 млн. человек из 25 миллионной рабочей силы ежегодно меняют место работы. В отдельных странах в некоторые годы текучесть составляла одну пятую от числа всех рабочих мест.
Если об этом подумать, все выглядит абсолютно логично. Структура всех современных экономик со временем сильно изменилась. Конечно, в 2002 г. уже не нужны были операторы телеграфа, шарманщики на улицах или программисты на языке Fortran. Нам нужны эффективные телефонные центры, Бритни Спирс и веб-дизайнеры.
В последнее время основным изменением, происходящим во всех странах, является сокращение доли обрабатывающей промышленности в экономике и увеличение доли услуг. (Если провести аналогии с прошлым, то подобное наблюдалось при переходе от сельского хозяйства к обрабатывающей промышленности, ставшем первым результа том воздействия Промышленной революции на рынок труда. В беднейших странахчленах Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) численность работников, занятых в сельском хозяйстве, до сих пор довольно велика - 25% от населения всей Турции, в сравнении, на пример с Великобританией (1,2%), США (1,9%), Францией (2,6%).
Расширение сектора услуг оказалось долгосрочной устойчивой тенденцией. В США Доля ВВП и общая численность работников, занятых в обрабатывающей промыш ленности, достигли максимального значения к середине 1960-х годов, а в таких промышленно развитых странах, как Япония и Германия, это произошло к началу 1970-х годов. В настоящее время в богатых странах-членах ОЭСР доля трудоспособного населения, занятого в промышленности, варьируется в диапазоне 14-24%, причем на первом месте остается Япония.
В соответствии с замечательной базой данных, составляемой Бюро трудовой статистики Министерства труда США и доступной в Интернете, общая занятость в этой стране увеличилась с 47 230 000 в начале 1951 г. до 132 167000 человек в 2001 г. В начале второй половины 20 в. численность работников в обрабатывающей промышленности составляла 34,5% от общей численности, а в конце 20 в. - 13,8%. (Абсолютное число людей, работающих в американских обрабатывающих отраслях, немного увеличилось - с 16,3 до 18,2 млн. человек, в то время как во многих других странах обрабатывающая промышленность столкнулась как с относительным, так и с абсолютным спадом.) А в, сфере услуг наблюдалось соответствующее увеличение доли работников: с 14,6 до 17,6% - в розничной торговле; с 4,1 до 5,8% - в секторе финансов, страхования и недвижимости; и скачок с 11,6 до 31%в других секторах, среди которых здравоохранение, воспитание детей, образование, кино, компьютерные услуги. В 2001 г. одно только здравоохранение давало работу более чем 50% от численности людей, занятых в отраслях обрабатывающей промышленности. А в настоящее время больше людей работают на правительство - 20,5 млн. человек (или 15,5%), по данным на январь 2001 г. Для сравнения: в январе 1951 г. на правительство работали 6,2 млн. человек (или 13,2%).
Структурные изменения произошли даже внутри самой обрабатывающей промышленности, однако они были не такими значительными, по сравнению с тем, что ожидалось. Не удивительно, что значительный рост произошел в таких отраслях, как компьютеры и электроника. В индустрии компьютеров и офисного оборудования в 1951 г. не работал практически никто (1% от численности работников обрабатывающей промышленности). Полвека спустя их общее количество составило 363 тыс. человек, или 2% от всех работников производственных отраслей США. Объем рабочей силы, занятой в секторе электроники, также увеличился - со 170 до 697 тыс. человек, или с 1 до 3,8% от численности работников обрабатывающей промышленности. Однако некоторые традиционные отрасли по-прежнему важны для американской обрабатывающей промышленности, хотя в экономике страны они занимают все меньше места. Например, в 1951 г. 5,5% всех рабочих мест в промышленности (893 тыс. человек) приходились на автомобильную индустрию. В 2001 г. эта доля составляла 5,1% (942 тыс. рабочих мест). После резкого спада в середине 1980-х годов американская автомобильная промышленность снова расширилась. Текстильная промышленность, производство одежды, а также других текстильных товаров в 1951 г. обеспечивали работой 15,5% рабочих обрабатывающей промышленности, а в 2001 г. - лишь 6,2%. Это резкий спад, но все же в этой отрасли работает больше людей, чем на производстве автомобилей и вдвое больше, чем в электронной промышленности.
Если посмотреть на эти цифры другими глазами, то получится, что в 1951 г на производстве трудился один из трех американских рабочих, по сравнению с одним из восьми в настоящее время. В США, как и во многих странах с развитой экономикой, у вас больше шансов найти работу в розничной торговле.
О чем говорят все эти факты? Они должны помочь нам сделать предположения о будущем исчезновении рабочих мест. Во-первых, чистый коэффициент исчезновения и создания рабочих мест совершенно мизерный по сравнению с общей текучестью кадров. В типичный год в среднестатистической стране чистый коэффициент увеличения и уменьшения количества рабочих мест составляет примерно одну пятидесятую от общей численности рабочей силы, т. е. примерно 2,6 млн. человек в США. Но в такой же типичный год примерно 1/11 или 1/12 от численности рабочей силы (или 11-12 млн. человек) в США меняют место работы.
Конечно, типичный год - это абстракция. Такие средние показатели сглаживают подъемы и спады бизнес-цикла. Большая часть людей теряет работу в годы экономического спада (рецессии). Например, в течение года после ноября 2001 г. занятость в США сократилась на 1,5 млн. человек по причине общего спада, вызванного атакой террористов. Часто люди теряют работу большими группами, когда компания закрывает целый завод или центр обработки звонков или решает сократить количество своих сотрудников на 10%. С другой стороны, появление новых рабочих мест происходит более равномерно, но большая их часть возникает в годы экономического подъема. В период с1991 г. по начало 2001 г. в США было создано 25 млн. рабочих мест.
Это человеческое лицо капиталистического «созидательного разрушения». Название этому явлению придумал Йозеф Шумпетер. Одни компании и рабочие места исчезают, другие - и со временем их становится все больше и больше - создаются. В США численность рабочей силы выросла с 30 млн. человек в 1939 г. до 47,2 млн. в 1951 г. и 132 млн. человек в 2001 г. За полвека она выросла практически втрое, хотя предсказывали, что рабочие места будут уничтожены технологиями, международной торговлей, правительством и бог знает, чем еще. Подобные тревожные слухи распространялись в промышленно развитом мире на протяжении всех двухсот лет экономического роста. Иногда дела шли совсем плохо: Великая депрессия 1930-х годов в США (в Европе в 1920-е годы было еще хуже), Гражданская война в Америке, еще две войны, не говоря уже об экономической катастрофе коммунизма. Кроме того, проблемы с трудоустройством всегда испытывают некоторые уязвимые группы населения, например, негры в городах Центральной Америки или молодые люди во Франции. Это отражает социальные и институциональные преграды к получению работы. Однако все эти уязвимые места не отменяют идею о том, что мрачные пророчества о скором конце работы когда-нибудь сбудутся.
Конечно, сама по себе работа уже отличается от того, что подразумевали под этим словом мои родители. Они оба начали работать на хлопкопрядильных фабриках в Англии (они ушли оттуда во время Второй мировой войны). Рабочий день был длинный, часто ненормированный, работа была тяжелая и однообразная, страшные условия (жара и шум). Моя мама работала клерком в отделе социального страхования, а отец следил за измерительными приборами в энергетической компании – и оба они работали лучше, чем их родители. Их дети работают еще лучше. Все мы сидим за столом и печатаем на компьютерах в тихих кабинетах с кондиционерами, получая скромный буржуазный доход. Если бы мы не поступили в университеты и не стали специалистами, мы пошли бы работать клерками или продавцами. Или получили бы квалификацию водопроводчиков или парикмахеров и открыли бы свое дело. Конечно, еще остались очень неприятные места работы, но сейчас их действительно немного. В наше время наблюдается тенденция улучшения условий работы от поколения к поколению. Должна признаться, что когда слышу, что еще одна текстильная фабрика закрывается, не выдержав иностранной конкуренции, или потому что инвестиции в новое оборудование привели к увольнению половины сотрудников, мне в какой-то степени становится приятно. Однообразную, скучную, неудобную работу, конечно же, должны делать машины.
Если экономика со временем приводит к повышению уровня жизни и одновременно делает способы зарабатывания денег все более приятными по сравнению с прошлым, ТО ЭТО здорово.
Это общий взгляд. На практике, все выглядит менее приятно. Бизнес-циклы не состоят из плавных и регулярных периодов роста и его ограничений, как следует из их названия. Период роста обычно бывает довольно длительным и стабильным, а рецессия - коротким и сильным шоком. Многие люди в одно и то же время теряют p`anrs и, конечно, начинают искать другую. Часто людям - если им удается найти место - приходится браться за работу с меньшей зарплатой или на менее выгодных условиях. Поскольку под сокращение, как правило, попадают сотрудники из определенного географического региона, то последствия могут оказаться гораздо тяжелее, чем это кажется при оценке общенациональных показателей. Более того, обычно люди развивают навыки, необходимые именно для конкретного вида работы, и эти навыки непросто изменить. Вы не можете один день ткать, а другой делать прически. Даже если вы готовы переехать по работе в другую часть страны, может оказаться, что все компании данной отрасли одновременно находятся в затруднительном положении.
Дело в том, что люди, теряющие работу, и люди, находящие работу (которая со временем становится лучше), это часто разные люди. Поэтому общая тенденция не слишком нравится тем, кто понимает, что они не соответствуют требованиям современной экономики. Когда структура экономики меняется так быстро, как это происходило в последнее десятилетие, многие служащие могут чувствовать себя незащищенными без какой-либо видимой на то причины.
Из этой ситуации можно извлечь политический урок. В отличие от всевозможных дискуссий, которые вы можете услышать, здесь важны не рабочие места, а люди. Правительства не должны заниматься сохранением определенных рабочих мест в конкретных отраслях и компаниях. Эти действия обречены на провал. Разве могла государственная политика спасти строительный бизнес, использовавший конную тягу, и все связанные с ним рабочие места? Нужно ли было вообще пытаться это сделать, если мы теперь уже знаем, что автомобильная отрасль создала через 10 лет сотни тысяч рабочих мест? Конечно же, нет. Государство и правительство не могут предсказать, какая технология будет успешной, как изменятся условия торговли, какие навыки будут нужны при новой экономике и какие рабочие места будут созданы. Экономисты первыми признались бы, что они тоже не могут это предсказать. Ведь мы даже не можем дать точный прогноз роста ВВП на следующий год или наследующий квартал.
Может ли и должно ли правительство оказывать поддержку определенным группам населения в периоды структурных изменений? Это другой вопрос. Мне кажется, что это задача системы образования и социального страхования научить людей адаптироваться к спадам и волнам промышленных перемен. Правительство даже могло бы выработать новые радикальные меры, если бы оно думало о людях. Например, можно было бы выдавать гранты, чтобы люди могли позволить себе уйти из приходящего в упадок сектора; предусмотреть схемы переквалификации для сотрудников в возрасте; обеспечить, гарантии работы и т. д. Важны именно работники, а не фабрики и офисные здания, не отрасль (ведь это всего лишь абстракция) и даже не держатели корпоративных акций.
Совершенно очевидно, что у большинства правительств нет эффективных мер для помощи людям. В каждой стране ситуация особая, но повсюду уровень прижизненного дохода недостаточен, а мобильность работы ограничена. Другими словами, человека с плохими навыками и плохой или нестабильной работой вряд ли минует низкая заработная плата и периодическая безработица. Хуже того, подобная ситуация повторяется из поколения в поколение. Например, в районе «Ржавого пояса», где закрытие заводов и судостроительных верфей оставили без работы целое поколение мужчин, высокий уровень безработицы и бедности сохранился и среди их детей.
Это общее правило распространяется и на США, несмотря на то, что в стране уровень социальной и географической мобильности выше, чем в странах Европы или Японии. Но в тех европейских государствах, где в 1980-е и 1990-е годы уровень безработицы был очень высоким, а частный сектор практически не развивался, ситуация еще хуже. Хотя большинство европейцев и не согласно с этой идеей, очевидно, что постоянно высокий уровень безработицы (10% и более) в некоторых странах – это та цена, которую приходится платить за высокую степень защищенности и развитых социальных программ (пенсий и больничных) для тех 90%, у которых есть работа. В некоторых странах Европы найм на работу стоит очень дорого, и так же дорого обходится уничтожение рабочих мест, поэтому, там появляется меньше новых.
В результате формируются стабильные зоны безработицы и бедности, или, как их принято называть в Европе, «социальные изгои», которые становятся серьезной проблемой. Часто это районы с плохим жильем, высоким уровнем преступности, активной незаконной торговлей наркотиками, высокими показателями по хроническим болезням и инвалидности и большим количеством этнических меньшинств или иммигрантов. Другими словами, те, кого волнует эта проблема, могут столкнуться со многими трудностями. И это будет не простой поиск работы, а целый ряд проблем. Сеть проблем, к которой добавляется нехватка транспорта, плохие школы и больницы, пагубные социальные нормы, поглотит даже самого талантливого и энергичного человека. Не удивительно, что правительства недалеко продвинулись в этом направлении.
Однако одним из объяснений провала правительственных мер может быть то, что многие законодатели не считают, что законы создаются для людей. Политические дебаты, по крайней мере, до недавнего времени, проводились на языке абстрактных понятий, таких как рабочие места и отрасли. Компании создают группы лоббирования, чтобы убедить правительство в необходимости защиты своих отраслей от иностранных конкурентов или снижения налоговых ставок и т.д.
В качестве одного из аргументов лоббисты часто используют также сохранение рабочих мест. Это может стать благоприятным побочным эффектом действия любых политических мер, которые правительство убеждают принять. Американская текстильная промышленность, например, может дать работу большему числу людей, благодаря тому, что ей удалось так успешно провести кампанию за защиту от импорта. (Из 20 млрд. долл. прибыли, полученной от тарифов на импорт в США в 2000 г., 9 млрд. долл. составили тарифы на одежду и обувь.) Однако в будущем вряд ли появятся новые рабочие места, даже в американской швейной промышленности, потому что покупатели будут вынуждены платить больше денег за одежду и обувь. По сути, вполне может получиться, что таким образом сохранили рабочие места руководителей компаний, но главная цель лоббистов - защитить прибыльность.
Конечно, процветающей экономике нужны прибыльные отрасли, но ничто не указывает на то, какие именно это должны быть отрасли. Я не сомневаюсь, что в прошлом веке отрасль транспортных средств на лошадиной тяге делала всевозможное, чтобы лоббировать государственную поддержку, но, увы, она стала совершенно невыгодной после того, как потребители предпочли поезда, автомобили, а, в конце концов, и самолеты. Вполне можно представить, что отрасль оптоволоконных кабелей будет в будущем быстро развиваться, но совершенно не обязательно оказывать ей помощь в создании рабочих мест, потому что она в основе своей прибыльна. Проблема с определением возможных победителей в качестве политической задачи состоит в том, что чиновник, сидящий в столице и угадывающий, какая из отраслей будет в будущем прибыльнее, почти всегда ошибается. В этом случае он или она создадут множество нестабильных рабочих мест, а это не самая разумная политика. Хотя чиновники могут и правильно угадать. Но в этом случае отрасль сможет создать рабочие места и без помощи государства.
Таким образом, государственная политика не должна стараться сохранить конкретные рабочие места. Она должна быть направлена на формирование условий для создания большого количества рабочих мест, предпочтительно в быстрорастущих секторах, где заработная плата и условия работы, как правило, хорошие, и существует обучение людей необходимым навыкам для занятия этих рабочих мест. Американскому правительству удалось проделать это в последние десятилетия двадцатого века, и в этом был его успех. Правительства европейских стран не смогли сделать это, и теперь они обнаружили, что создали тяжелое наследие безработицы для значительного меньшинства своих граждан.
Однако я искренне надеюсь, что работа «специалистов по опозданиям» в английской железнодорожной системе не просуществует долго. У правительства, наконец, появился повод для того, что благоразумно упразднить рабочие места
В государстве N установлена абсолютная монархия, в ней также присутствует феодализм и крепостное право. Монарх будет стараться поручать много работы крестьянам, через своих феодалов. Он боится, что если какой-нибудь изобретатель сделает так, чтобы человеческий труд стал менее необходимым, то он может разрушить крепостное право и феодализм, так как если он изобретет паровую машину и фабрики, то люди будут меньше затрачивать своей энергии на работе в результате автоматизации производства. Это приведет к промышленной революции, и тем самым вызовет «созидательное разрушение».
Надеюсь, теперь более понятно значение данного термина. Теперь разберем примеры того, как в государствах либо не допускали такого вида «разрушения» либо провоцировали его.
Как-то раз приплыли португальцы в Королевство Конго и говорят жителям королевства:
«Здравствуйте, а что же вы так землю плохо вспахиваете? У нас вот уже давно плугом пользуются, так быстрей работа идет и удобнее, хотите вам подарим нашу технологию?»
Отвечают жители:
«Мы бы рады, да не можем принять ваш дар, мы устаем вспахивать землю примитивными инструментами, но из-за этого производим меньше пищи, а вот если наш король узнает о том, что мы плугом пользуемся, то совсем в работе нас «повяжет».
Как вы думаете, почему жители Конго не приняли дар и из-за чего король требовал бы больше от своих жителей?
Дело в том, что король в таком случае не боялся бы «созидательного разрушения», так как плуг – это не максимальная автоматизация производства. Но жители боятся этого, так как король, если узнает о новом инструменте, заставит производить пищи еще больше и заберет все провизию себе.
То есть можно сказать, что созидательное разрушение может являться положительным явлением для одной группы людей и отрицательным для другой.
Давайте разберем еще один исторический факт.
Вы уже, наверное, поняли, что не всегда монархия боится инноваций, так как они не всегда приводят к созидательному разрушению, но, однако, монархический строй боится резких инноваций, которые могут привести к такому процессу. Пример этому служит промышленная революция.
Феодализм содержится за счет трудового ресурса, то есть крестьян. Чтобы поддерживать рабство, им нужно постоянно давать работу. Но что, если такой порядок нарушится и производство заменит «машина»? Правильно, в рабстве не будет смысла из-за падения эффективности.
Джеймс Уатт – изобретатель первой паровой машины. Представим, что он предлагает королю дать право на создание своей фабрики. Поддержит ли король его? Поддержит казнь несчастного. Это все равно, что в Российской Империи все хотели отмены крепостного права, даже помещики, хоть и не сразу, но монархи боялись улучшать мануфактурное производство из-за страха перед созидательным разрушением. Ведь как же так, холопы свободны будут?
Промышленная революция привела к автоматизации многих сфер производства и уменьшила необходимость в человеческом труде. Такое недопустимо при рабском строе.
С одной стороны, да, так как это приводит к развитию науки и технологий. С другой нет, так как могут исчезнуть многие профессии. Вспомнить хотя бы движение «Луддитов», которые в XIX веке ломали машины, из-за того, что они отбирали у людей и ремесленников работу.
Но, во всяком случае, процесс «созидательного разрушения» будет происходить всегда, так как человечество не может стоять на месте. Некоторые профессии уходят в прошлое. Так, в 21 веке грядет новая эпоха – эпоха роботов, искусственного интеллекта и, возможно, скоро мы будем летать на другие планеты также просто, как ехать на автобусе в другой конец города.
Й. Шумпетер, исследуя модели развития рынков и экономики, утверждал что процессы созидания и разрушения проявляются одновременно. Этот расклад известен с древности. В истории древней Греции и Рима полно рассказов о мифической птице Феникс, обитающей в Аравийских землях, приемном отце Ахиллеса, сжигающем себя на погребальном костре и возрождающемся вмовь примерно раз в три тысячи лет, с чем связаны поворотные моменты в истории. Феникс стал одним из первых символов цикла рождения, жизни, смерти и возрождения, ведущего к бессмертию. В бизнесе смысл бессмертия воплощен в идее непрерывности эволюции. Феникс, иными словами, представляет собой сплав процессов разрушения и созидания.
В то время как истоки представления о созидательном разрушении затерялись в глубинах истории религии и культуры, нам очевидно, насколько далеко ушел от них Шумпетер, сосредоточив свое внимание на тесных связях между разрушением и созиданием, рождением и смертью, непрерывностью и изменчивостью. Фактически он принадлежал к плеяде мыслителей, которые вплоть до сегодняшнего дня оказывают влияние на наши идеи. Но Шумпетер самым настойчивым образом приложил уроки созидания и разрушения к экономическому анализу: разрушение позволяет поддерживать свежесть атмосферы рынка, избавляясь от элементов, в которых нет больше необходимости. Процесс разрушения - основная черта капитализма.
Конечно, слово «разрушение» пугает и воспринимается негативно, ассоциируясь с картинами хаоса и беспорядка. Компании появляются на свет и умирают или переходят в другое качество. В отличие от слова «созидание», вызывающего в сознании картины светлого будущего, неограниченных возможностей и, пожалуй, карьерного роста, «разрушение» провоцирует страх и дурные предчувствия.
Когда Шумпетер в 1930-х гг. выводил свою чеканную фразу о «штормах созидательного разрушения», он имел в виду общую судьбу множества старых компаний, вытесненных с рынка более молодыми. Русский революционер Михаил Бакунин, которого многие считают наиболее радикальным анархистом, однажды сказал: «Побуждение к разрушению является и побуждением к созиданию».
Конечно, это не совсем то, о чем писал Шумпетер. Его идея имела скорее противоположный смысл. Он полагал, что высокая рыночная эффективность новых корпораций оказывает давление та старые, которые не могут достаточно быстро изменить стиль работы, в итоге те теряют конкурентоспособность и с течением времени обнаруживают экономическую несостоятельность. Несомненно, Шумпетер предчувствовал, что даже компании, принадлежащие к новым отраслям, но утратившие свои передовые позиции, через какое-то время будут устранены с рынка.
Шумпетер толковал не просто о процессах, происходивших в рамках одной компании, хотя это можно было бы легко сделать. Он изучал процессы, которые мы называем разрушением применительно к деятельности конкретных компаний. В понимании Шумпетера разрушение - это «конец экономически бесполезной жизни», идет ли речь о подразделении компании или о компании в целом. Это не означает, что подразделение или компания так или иначе прекратят свое существование. Это просто
Добрый день, друзья!
Экономика – наука о хозяйстве! Как практично и прагматично звучит, не правда ли?! И никакой романтики! Рационально! А вот и нет! Да, да в экономике много есть чего интересного, но чтобы этот интерес увидеть, нужно мыслить логично и рационально! Нет, это не грустно, наоборот, в логическом и рациональном мышлении много приятного и интересного! Да, там нет таких эмоций как на концерте Стинга! Но экономика так интересна, что все эмоции переживаются внутри! А открытия от познания приводят к радости!
А теперь к делу! Сегодня я Вам расскажу о таком явлении в экономике как СОЗИДАТЕЛЬНОЕ РАЗРУШЕНИЕ. Удивительное название, не правда ли?! Да и вообще, вот если подумать, как разрушение может быть созидательным? Ну, никак! А вот может! И еще как. И в этом вопросе мы разберемся с Вами сегодня! Разбираться мы будем на примере, в данном случае он лучше пояснит нам данное утверждение.
Так, что такое СОЗИДАТЕЛЬНОЕ РАЗРУШЕНИЕ?! Термин «созидательное разрушение»
, в своем фундаментальном труде «Капитализм, социализм и демократия»
ввел выдающийся философ и экономист ХХ века Йозеф Шумпетер. Так он назвал процесс трансформации рыночной экономики.
Слово «созидательное»
придает «разрушению»
положительное значение, несмотря на то, что многие проигрывают от этого процесса, теряют работу или разоряются. Большинство, конечно, выигрывает: трудовые ресурсы и капиталы уходят в более современные и производительные отрасли. Так, вместо гужевого транспорта появились автомобили, вместо перьевых ручек появились шариковые, место печатных машинок заняли компьютеры. Одним словом – это процессы, происходящие в экономики, когда вследствие названных причин, происходит разрушение в какой-нибудь отрасли экономики. Это могут быть отдельные субъекты экономической деятельности, а может и быть целая отрасль. Да, да может прийти к разрушению целая отрасль, или как минимум к падению. Не понятно?! Согласен! Здесь нужен пример! Давайте возьмем какую-нибудь отрасль. Например…. Автомобильную! Как Вам?! Огромная отрасль экономики, где работает большое количество людей, много инвестиций, и перспектива развития. Возьмем, например, такую страну как Тумба Юмба. Такой страны нет говорите?! Да, и вправду нет. Но, мы применим воображаемую страну, а аналогию вы проведете сами. И так в стране Тумба Юмба производят автомобили, и в основном их потребителями являются граждане Тумба Юмбы. Почему именно они? Так как страна Тумба Юмба не очень развита в автомобилестроении, то на мировом рынке ее автомобили не пользуются популярностью, а значит и спросом. Так как конкуренты создают машины лучше, качественней и надежней и далеко ушли в развитии автомобилестроении вперед. А вот в своей стране Тумба Юмба пользуются популярностью, так как они не дорогие, а народ в Тумба Юмбе не имеет доходы на уровне других высокоразвитых стран. Отсюда и спрос на отечественные автомобили Тумба Юмбы. Все хорошо и все довольны! Машины уходят с конвейеров на «прилавки», а с «прилавков» к покупателям. Ну и где здесь разрушение? Это же сплошное созидание, машины покупают, инвестиции растут, цены удовлетворительны. Да, вот так то да! И все бы так. Если бы не одно НО! Это качество автомобилей!
Теперь представим, что в стране Тумба Юмба начался экономический рост, что привело к увеличению доходов населения. К солидному увеличению доходов. И тут происходит следующее, жители страны имеют лишние деньги, сбережения растут, кредиты выдают. И они начинают приобретать дорогие товары, а дорогое в большинстве случаев качественное. И это касается автомобилей. Теперь жители Тумба Юмбы хотят, но не только хотят, но и могут себе позволить покупать автомобили зарубежного производства, качественные, комфортные и более безопасные. И начинают покупать. Таким образом, спрос на отечественные автомобили государства Тумба Юмбы падает. И падает существенно. Доходы автозаводов Тумба Юмбы уменьшаются, со всеми вытекающими отсюда последствиями, а значит, маячит банкротство. Вот теперь идет разрушение. И разрушение закономерное.
Выход есть. Нужно создавать конкурирующие автомобили. С таким же качеством как у других стран производителей. Но это задача не из легких. Много лет заводы Тумба Юмбы не заботились о развитии своего производства, своего дизайна, качества. А зачем? Ведь машины и так приобретают и не плохо. И вы бы не заботились. Ведь это вложения капитала, расходы на дизайнеров, на лучших специалистов, поиск инвестиций. А если никто на пятки не наступает, то зачем тратить на это средства. Нет нужды бороться за каждого покупателя, угождать ему, изучать его потребности. А это целые маркетинговые исследования с колоссальными бюджетными затратами.
Однако, сейчас все идет наоборот. Именно всем этим нужно заниматься, и вкладывать средства. И производители Тумба Юмбы начинают это делать. Но, поезд автомобилестроителей других стран ушел заметно далеко, и в духе соперничества и конкуренции они создали автомобили всех классов на высоком уровне, максимально удовлетворяющий потребности потребителей. И догнать их задача не из легких. И тут начинается падение производства автомобилей. Таким образом, отрасль шаг за шагом приходит к банкротству. А банкротство это увольнение рабочих, специалистов, менеджеров и т.д. и их много.
В Тумба Юмбе это около 8 тысяч людей. Теперь, что думают, по этому поводу люди мы знаем. Это плохо и отрасль надо спасать. Столько людей не могут остаться без работы. Это катастрофа. Это плохо и точка! Но, мы, же с Вами экономисты, значит, наша задача узнать, что говорит экономика. А экономика говорит, что это нормально и завод должен закрыться! Так как он не жизнеспособен! А теперь внимание! Закрытие завода приведет к созиданию в экономике и экономической жизни этого государства. Но не сразу, а позже! Т.е. в краткосрочном периоде это приведет к плачевным результатам, а в долгосрочном к созидательным. Эффекты созидательного улучшения в долгосрочном периоде мы рассматривать не будем, об этом в других статьях. Но они есть и они солидны! И, кстати, они перекрывают все эффекты краткосрочного разрушения в разы, если не в десятки раз! Вот Вам и созидательное разрушение. Его не видно за горизонтом, в этом суть человека мы не видим дальше носа. Но, экономисты, способны видеть поляну за деревьями с густой листвой. Тут можно согласиться и не согласиться, но от нашего неверия или веры результат останется. Наука экономика, для того и наука, чтобы давать точные и ясные ответы на вопросы.
Спасибо за Ваш интерес!
Продолжение следует…
Джалялов Ремзи, специально для Клуба миллионеров Golden MSN Club®
Ричард Фостер, директор компании McKinsey, и Сара Каплан, не один год проработавшая в этой фирме в качестве эксперта по инновациям, утверждают, что растущая скорость перемен знаменует окончание эры корпоративного строительства, которая длилась более семи десятилетий. Фостер и Каплан показывают, что не существует корпоративного эквивалента Эльдорадо. Борьба за выживание даже среди самых лучших и уважаемых компаний не гарантирует акционерам долгосрочных прибылей.
Ричард ФОСТЕР, Сара КАПЛАН
Созидательное разрушение
"Экономические стратегии", 2002, №4, стр. 42-48
Как корпорация может использовать рыночные механизмы для развития? Выдержка из бестселлера
Первый список агентства Standard and Poor, в который были включены 90 ведущих промышленных предприятий США, появился в 1920-х годах. Компании из этого списка оставались в нем в среднем в течение 65 лет. К 1998 году среднее предполагаемое время пребывания компании в перечне Standard and Poor составило 10 лет. Значит, через 25 лет не более трети сегодняшних ключевых корпораций останутся самостоятельными экономическими субъектами.
Именно так считают Ричард Фостер и Сара Каплан, авторы бестселлера "Созидательное разрушение: почему компании, созданные надолго, проигрывают конкуренцию и как их успешно трансформировать" (1). Ричард Фостер, директор компании McKinsey, и Сара Каплан, не один год проработавшая в этой фирме в качестве эксперта по инновациям, утверждают, что растущая скорость перемен знаменует окончание эры корпоративного строительства, которая длилась более семи десятилетий. Фостер и Каплан показывают, что не существует корпоративного эквивалента Эльдорадо, при этом они опираются на результаты исследований работы более 1000 корпораций в 15 отраслях, проводившихся ими в течение 36 лет. Борьба за выживание даже среди самых лучших и уважаемых компаний не гарантирует акционерам долгосрочных прибылей.
На самом деле справедливо обратное, утверждают авторы, в долгосрочной перспективе всегда выигрывают рынки. Управленческая философия и процессы контроля, основанные на предположении, что компания будет работать вечно, только заводят ее в тупик, вынуждают постоянно противостоять действию того, что Йосиф Шумпетер назвал "созидательным разрушением", и изменениям в требованиях и предпочтениях фондового рынка. В приведенной на этих страницах выдержке из книги "Созидательное разрушение: почему компании, созданные надолго, проигрывают конкуренцию и как их успешно трансформировать" авторы исследуют необходимость уйти от предположения, что корпорация будет жить вечно, и пересмотреть цивилизационные барьеры, препятствующие изменению корпоративной культуры даже под непосредственным давлением рынка.
Когда корпоративная культура убивает
Как использовать рыночные механизмы для развития корпораций? Наиболее общая рекомендация – повышение степени использования созидательного разрушения до уровня рынка без потери контроля над текущими операциями. Насколько прост этот совет, настолько же сложна его реализация.
Сотни руководителей компаний из США и Европы говорили нам, что они довольны текущими операциями, но не удовлетворены своими способностями осуществлять изменения. "Как это делают ведущие инновационные компании?" – спрашивали они, предполагая, что существуют идеальные инновационные компании. Другие интересовались, каким образом можно расширить компанию за пределы ключевых сегментов. Наиболее фундаментальный вопрос:
"Как искать новые идеи?".
Подобные проблемы возникают из конфликта между обязательностью корпоративного контроля над текущими операциями и необходимостью создания такой атмосферы, в которой новые идеи будут процветать, а старые – своевременно умирать. Их решение может потребовать продажи традиционных активов, изменения существующих систем распространения или новых приобретений. Как бы то ни было, мы уверены: в большинстве случаев невозможно достигнуть эффективности рынка или превзойти ее, полностью не отказавшись от предположения, что компания будет работать всегда. Отмечая страх европейцев перед окончанием первого тысячелетия, Джеймс Рестон в своей книге "Последний апокалипсис: Европа в 1000 году" (2) приходит к поразительному выводу:
Сегодняшний апокалипсис – переход от состояния бесконечности к состоянию временной ограниченности – столь же "внезапен". Никогда уже бизнес не будет таким, каким был прежде. Правила изменились навсегда. Некоторые компании сумели трансформироваться. Под руководством Джека Уэлча корпорация General Electric прошла через апокалипсис, и, похоже, ее производительность улучшилась. Компании Corning удалось уменьшить зависимость от потребительских товаров длительного пользования и стать лидером в оптико-волоконной отрасли. Во Франции компания L’Oreal также, по-видимому, нашла правильную дорогу, сумев перестроить организацию и изменить концепцию красоты. Но это исключения. Немногие решились на подобный шаг, еще меньше компаний успешно трансформировались.
Культурная западня
В течение полувека, до появления болеутоляющего Tylenol компании Johnson & Johnson, лекарственное средство Bayer Aspirin служило основой роста компании Sterling Drug. Боясь пошатнуть лидирующие позиции Bayer Aspirin, Sterling Drug не выпускала на рынок США свой новый препарат Panadol, в состав которого не входит аспирин и который был лидером продаж в Европе. Наоборот, предпринимались попытки увеличить объемы реализации препарата Bayer Aspirin в разных странах, не достигшие успеха. Этот провал в конце концов привел к приобретению компании Sterling Drug корпорацией Kodak. Sterling Drug потеряла гибкость из-за боязни изменить поведение, практиковавшееся в течение 50 лет. Сильная культура (общие правила принятия решений, системы контроля, информация, которую руководство использовало для принятия решений) блокировала развитие компании и, в итоге, предопределила ее судьбу. Sterling Drug была слишком привязана к неэффективной маркетинговой стратегии, несмотря на ясные сигналы, свидетельствовавшие о необходимости действовать по-другому.
"Культурная западня" – неспособность трансформировать корпоративную культуру даже перед лицом угрозы со стороны конкурентов – объясняет, почему корпорации не могут найти адекватных ответов на сигналы, которые посылает им рынок. Культурная западня есть следствие "окостенения" процесса принятия решений, систем контроля и ментальных моделей, снижающего возможность компании к инновациям и чреватого для текущих операций не самым светлым будущим. Более того, это означает неизбежное снижение эффективности компании. Часто, как в случае со Sterling Drug, культурная западня воплощается в трех основных опасениях: страхе, что ведущий продукт потеряет конкурентоспособность, страхе конфликта с важным клиентом и страхе снижения доходов из-за какого-либо стратегического приобретения. Насколько эти опасения кажутся разумными, настолько же они не воспринимаются рынком. Таким образом, рынок движется в направлении, нежелательном для компании.
Культурная западня является последним "эмоциональным" этапом в жизни корпорации, которая в значительной степени повторяет цикл жизни человека. На ранних стадиях развития корпорации превалирует страсть, безудержное стремление достичь цели.
В этот период соблюдение основных правил, информация и анализ часто приносятся в жертву уверенности: "Мы знаем верный ответ, нам не нужен анализ".
По мере взросления корпорации укрепляются позиции бюрократии. Пыл остывает, ему на смену приходит "рациональное принятие решений" – простая кодификация прежнего опыта. Собираются данные, проводится анализ, вырабатываются альтернативы, рассматриваются сценарии. Только тогда, когда рациональное принятие решений становится популярным, вся необходимая информация доходит до соответствующих сотрудников вовремя и в форме, удобной для анализа и интерпретации. Рациональное принятие решений побеждает, по крайней мере, на какое-то время. Этот этап часто представляют в качестве образца нормальной работы корпорации. Однако наш опыт показывает: такое идеальное состояние лишь изредка описывает реальную работу корпораций, особенно в условиях ускорения перемен.
В конце концов рациональное принятие решений свидетельствует, что потенциал бизнеса ограничен. Нередко на этой стадии, стремясь избежать заурядного будущего, корпорации создают защитные механизмы, точно так же, как люди пытаются эмоционально защититься от нависшей над ними опасности. В подобной ситуации руководство видит в перспективе больше угроз, чем возможностей. Страх замены старого новым (вытеснение с рынка одних товаров другими), опасения по поводу конфликтов между каналами распространения и снижения доходов из-за приобретения других активов парализуют в компании созидательное разрушение и часто эффективно и надолго "защищают" корпорацию от осознания будущих проблем, как, впрочем, и от необходимости соответствующих корректирующих действий. Культурная западня создана и мешает появлению лидера или команды, которые могли бы принять на себя ответственность за необходимые изменения.
Причины появления культурной западни
Почему появляется культурная западня? В основе этой проблемы – возникновение ряда неявных правил, ментальных моделей, трудно поддающихся изменениям. Последние представляют собой ключевые концепции корпорации, верования и предположения, причинно-следственные связи, правила толкования языка и сигналов, истории, рассказываемые за корпоративными стенами. Чарли Мунгер, давний друг и партнер Уоррена Баффета по инвестиционному бизнесу и вице-президент компании Berkshire Hathaway, называет ментальные модели "теоретическими матрицами, которые помогают инвесторам лучше понять мир".
Ментальные модели невидимы, неявны, но всеобъемлющи; их нельзя исследовать. Искусно выстроенные, они помогают руководству предвидеть будущее и решать проблемы. Вместе с тем, однажды сконструированные, ментальные модели становятся самоусиливающимися, самоподдерживающимися и самоограничивающимися. Когда такие модели оторваны от реальности, они являются причиной неправильных прогнозов и неверных решений. Предположение о бесконечной жизни организации – это пример модели, оторванной от реальности. Ментальные модели проявляются в системах корпоративного контроля, созданных, чтобы обеспечить достижение поставленных целей, будь то контроль издержек, инвестиций или работы ключевых сотрудников. Эффективный контроль означает, что информированный руководитель имеет основания полагать: никаких неприятных сюрпризов не будет.
К сожалению, системы контроля могут создать в организациях "защитные стены", включая неспособность бросить вызов status quo, поддерживать многообразие точек зрения, неумение отстаивать свои позиции в разногласиях с руководством, общение в двусмысленной и несообразной манере и склонность к сознательному отказу от обсуждения совершенных ошибок. В таких условиях перемены исключены.
Корпоративные системы контроля определяют возможности организации проводить инновации со скоростью и в масштабах, свойственных рынку. В соответствии с предположением о бесконечной жизни организации, к примеру, аргументы в пользу создания нового бизнеса могут быть отвергнуты, поскольку нельзя гарантировать вероятный успех. В данном случае скорее будут поддержаны идеи, основанные на постепенном росте с использованием текущих возможностей и ментальных моделей.
Корпоративные системы контроля ограничивают творчество, поскольку зависят от однотипного мышления, которое фокусируется на явных проблемах и быстро предлагает хорошо известные решения. Порядок, простота, рутинные процедуры, четкая ответственность, однозначные системы оценки и прогнозируемость являются основными принципами однотипного мышления, идеально соответствующего посылке о бесконечной жизни организации. Подобный тип мышления позволяет эффективно решать незначительные проблемы и осуществлять небольшие изменения, но, столкнувшись с необходимостью трансформации, система окажется в затруднительном положении.
С другой стороны, допущение об ограниченности жизни организации опирается на иной, дивергентный тип мышления, фокусирующийся на расширении контекста принятия решений. Дивергентное мышление сконцентрировано прежде всего на вопросе, а не на том, как быстрее найти решение. Особое внимание уделяется тому, чтобы правильно сформулировать вопрос, а затем установить контроль над мыслительными процессами, протекающими в рамках однотипного мышления.
В дивергентном мышлении одинаково плодотворен как широкий, так и узкий поиск. Оно в равной степени фокусируется на тщательном мониторинге фактов и на их интерпретации, на навыках оценки ситуации (что требует временно отвлечься от проблемы) и принятия решений (здесь важна скорость). Мы называем эти три навыка – обмен, интерпретацию и оценку – COR-навыками дивергентного мышления (от англ. conversation, observation, reflection). К сожалению, обычные системы корпоративного контроля, созданные в соответствии с допущением о бесконечной жизни организации, душат и полностью убивают COR-навыки дивергентного мышления. Когда ментальные модели оторваны от реальности, корпорации утрачивают свои системы раннего предупреждения. Лидеров с богатым воображением сдерживают. Рональд Хейфец, содиректор Центра общественного лидерства Школы государственного управления имени Кеннеди в Гарвардском университете, заметил: "Люди, которые становятся лидерами, нередко получают угрозы, поскольку не желают проводить адаптивные изменения. Часто их заставляют замолчать. Иногда – убивают" (3).
К примеру, компания Abbott Laboratories, взлетевшая благодаря успешному применению стратегии достижения сильных позиций в производстве медицинского диагностического оборудования, стремилась избежать шока в фармацевтической отрасли из-за вывода на рынок товаров Medicare и Medicaid, оказавших значительное ценовое давление на другие аналогичные системы. Генеральный директор удалил от руководства трех потенциальных преемников, которые предлагали изменить стратегию. Как только культурная западня начинает определять решения, принимаемые при отсутствии внешнего шока, судьба компании предрешена.
Как изменения становятся возможными благодаря рыночным механизмам
С другой стороны, у рынков нет культуры и борьбы за лидерство, они не испытывают эмоций, не переживают приступов уныния, депрессии и надежды, то есть всего того, с чем сталкиваются корпорации. Рынки не имеют проблем с памятью и не ощущают раскаяния. У них не бывает ментальных моделей. Рынки не боятся вытеснения одних товаров другими, конфликтов каналов распространения или уменьшения прибылей той или иной компании. Они просто ждут, когда различные силы сделают свою работу: одни компании будут созданы, другие – приобретены, чтобы освободить место на рынке.
Рынки позволяют слабым компаниям выставляться на продажу и при первых тревожных сигналах оставляют за новым руководством право быстро сделать выбор – реструктурировать их или полностью закрыть. Только тогда, когда в решение социальных вопросов вмешивается правительство, рынки имитируют соответствующее поведение корпораций.
В большинстве случаев несостоятельные игроки просто убираются, что повышает общую эффективность рыночной деятельности.
Не используя системы контроля, ориентированные на производство, рынки порождают больше сюрпризов и инноваций, чем корпорации. Они работают исходя из предположения об ограниченности жизненного цикла компаний и приспосабливаются к собственной бесконечной жизни. Корпорации, напротив, предполагают, что будут существовать всегда, и пытаются приспособиться к ограниченным временным интервалам. Разница более чем фундаментальная.
Приспосабливание корпораций к ограниченной жизни
Право на жизнь любой корпорации дается
не навсегда, его нужно все время завоевывать.
Роберт Симонс (4)
Рынки указали путь к решению проблемы. В ответ на напряжение, которое возникает из-за разницы между потенциалом для улучшения показателей и реальными показателями деятельности крупных корпораций в эпоху быстрых экономических изменений, появились предприятия – особенно частные, – которые продемонстрировали, что можно изменяться со скоростью и в масштабах, соответствующих изменениям рынков, и, таким образом, смогли стабильно получать высокие прибыли. Два вида подобных частных фирм – инвестиционные и венчурные компании – существенно отличаются друг от друга, но и те, и другие сегодня выглядят, как холдинговые компании конца XIX столетия. Вполне вероятно, что закрытые частные компании дадут начало крупным промышленным гигантам XXI века.
Подобные компании, вновь приобретшие столь важное значение, смогли работать лучше, чем вся экономика в течение последних двух-трех десятилетий, – дольше, чем любая из известных фирм. Разница между финансовыми партнерствами и обычными корпорациями заключается в организационном дизайне. Первые нашли способ работать с высокой эффективностью, масштабно и одновременно включиться в процесс созидательного разрушения, развивающийся со скоростью рынков, как предполагал Йозеф Шумпетер. Созданные исходя из допущения об ограниченности жизни организации, такие компании лучше соответствуют требованиям вечной жизни.
Они никогда не покупают предприятия навсегда, скорее, ориентируются на среднесрочное (3-6 лет) получение прибыли. Корпорации, напротив, концентрируются на краткосрочных (менее 18 месяцев) оперативных задачах и долгосрочных (более 8 лет) задачах для НИОКР. Частные компании получают одинаковую прибыль как от расширения перспективного потенциала своих предприятий, так и от увеличения их оперативной прибыльности. Когда частная компания инвестирует в предприятие или приобретает его полностью, она делает это, намереваясь затем продать свои инвестиции: руководство знает, как следует управлять собственностью в течение следующих 3-5 лет, что создает долгосрочную прибыль для очередного покупателя.
Наконец, частные компании рассматривают свой бизнес как постоянно изменяющийся портфель фирм, находящихся на разных стадиях развития. Каждый год они продают одну собственность и приобретают другую: с одной стороны, "бассейн наполняют" новыми предприятиями и одновременно, с другой – часть предприятий переходит в руки других инвесторов (процесс, доведенный частными компаниями до совершенства).
Подобные компании отличаются от традиционных корпораций не только дивергентным мышлением, но и более тщательным и оперативным поиском новых возможностей. Они разрешают вновь купленным предприятиям сохранять собственные системы контроля. Это позволяет частным компаниям достичь большей степени концентрации на созидании и разрушении, чем в случае, когда они сами создают полностью или частично принадлежащие им филиалы, не говоря уже о традиционных корпорациях.
Дорога в будущее
Долгосрочные показатели деятельности корпораций не превышают рыночных, потому что они не в состоянии адаптироваться так же быстро, как рынки. Это связано с тем, как развиваются корпорации, а не с тем, как они выполняют рутинную работу. Корпорации созданы для текущих операций – производства товаров и услуг, – а не для развития. Чтобы развиваться со скоростью рынка, они должны совершенствоваться в созидании и разрушении – двух недостающих им ключевых элементах развития.
Перестройка корпораций для быстрого развития, а не для текущих операций, потребует более чем простого приспособления; фундаментальные концепции операционной эффективности не подходят корпорациям, ищущим пути, позволяющие развиваться со скоростью и в масштабах рынка. Невозможно просто добавить навыки созидания и разрушения; необходимо интегрировать их. Только тогда, когда корпорация будет перестроена для развития со скоростью и в масштабах рынка, ее долгосрочные показатели улучшатся. Рынки работают лучше, чем корпорации, потому что способствуют возникновению новых предприятий и более безжалостно ликвидируют компании, не обладающие долгосрочной конкурентоспособностью. Более того, рынки делают все это быстрее и масштабнее, чем корпорации.
Мы убеждены, что корпорации должны перестроиться сверху донизу, исходя из посылки об ограниченности жизненного цикла организации. Руководству следует стимулировать повышение скорости созидательного разрушения через создание или приобретение новых и ликвидацию посредственных предприятий при сохранении контроля за текущими операциями. Если последние осуществляются без помех, то скорость созидательного разрушения определит долгосрочную конкурентоспособность и показатели корпорации. Сегодня финансовые партнерства дают нам уверенность, что подобная перестройка может сработать. Они также показывают, как ее осуществить.
Для создания нового бизнеса, развивающегося с более высокой скоростью, корпорациям также необходимо освоить принципы дивергентного мышления, которое является прелюдией к творчеству. У людей с подобным типом мышления разные характеры: они могут быть невыдержанными и целеустремленными или гордыми и скромными, экстравертами или интровертами; на переговорах они предстают гибкими и требовательными, внимательными и любознательными. Они обладают тем, что Михаил Цекзентмихайли, один из ведущих экспертов по проблемам творчества и автор книги "Творчество: процесс и психология открытия и изобретения", назвал "солнечным пессимизмом" (5).
Управление с помощью дивергентного мышления требует создания насыщенного информационного контекста как стимула для верной постановки вопросов. В данном случае необходим контроль за выбором и мотивацией сотрудников, а не за их действиями, а также достаточные ресурсы, включая время, для достижения результатов; понимание того, что и когда следует контролировать, подлинное уважение к возможностям и потенциалу других людей. Здесь нужна готовность отстранить человека от должности, когда становится ясно, что он не справляется со своими обязанностями. В конце концов дивергентное и однотипное мышление могут успешно сосуществовать. Для повышения долгосрочных показателей потребуется, кроме прочего, пересмотреть общий корпоративный процесс планирования и контроля. Традиционное стратегическое планирование стало причиной падения многих корпораций. На практике привычное стратегическое планирование душит тот диалог, который оно должно стимулировать. Лидерам корпораций и их последователям необходимы новые формы диалога.
Наконец, корпоративные системы контроля должны быть перестроены так, чтобы позволить руководителям контролировать текущие операции и увеличивать скорость созидательного разрушения. Контроль – это то, что вы должны, а не то, что вы можете; контроль – это то, когда вы должны, а не то, когда вы можете. Если какая-то из процедур контроля не важна, избавьтесь от нее. Меньше измеряйте; сократите временные циклы, число посредников между измерением и действием, увеличьте скорость, с которой вы получаете обратную связь.
Идея заключается в том, чтобы позволить рыночным процессам контролировать все, что возможно. Будьте осторожны с механизмами контроля: они могут задушить то, что должны контролировать. Разрешите тем, кто управляет бизнесом, определить, что необходимо контролировать (если они лучше знают систему), и перенесите бремя интеграции на корпоративный уровень, вместо того чтобы создавать унифицированную систему, которая должна применяться в масштабах всей корпорации независимо от вида бизнеса. Когда подобные изменения произойдут, акценты в работе корпорации будут смещены от минимизации риска и неумышленного удушения творчества к его поощрению. Это то, что необходимо для повышения долгосрочных показателей.
Примечания:
1. Richard Foster and Sarah Kaplan «Creative Destruction: Why Companies That Are Built to Last Underperform the Market - and How to Successfully Transform Them». - New York, Currency/Doubleday. - 2001.
2. James Reston «The Last Apocalypse: Europe at the Year 1000 A.D.». - New York, Doubleday. - 1998.
3. James Reston «The Last Apocalypse: Europe at the Year 1000 A.D.». - New York, Doubleday. - 1998.
4. Robert Simons «Levers of Control: How Managers Use Innovative Control Systems to Drive Strategic Renewal». - Boston: Harvard Business School Press. - 1995.
5. Mihaly Csikszentmihayli «Creativity Flow and the Psychology of Discovery and Invention». - New York: HapperCollins. - 1997.
